Почему нужно толковать Библию только аллегорически?

К Библии можно относиться по-разному — по-разному с точки зрения ее единства, богодухновенности, доступности восприятия ее лексических конструкций широкой публикой и тому подобного. Однако в некоторых вопросах христианский мир пришел к завидному межконфессиональному единству. Подобное единство достигнуто в принципе самого подхода к Священному Писанию, при котором истолкование библейских текстов строится на тех фрагментах, которые, как может показаться, вовсе не нуждаются ни в каком истолковании. Безусловно, такими фрагментами нельзя пренебречь, однако определенный недостаток сего подхода заключен в том, что некоторые иные фрагменты остаются при этом не поддающейся никакому истолкованию бессмыслицей, дающей обильную пищу для антихристианской критики. Выводы, являющиеся результатом этой критики, лежат в пределах от утверждения о полной абсурдности учения Христа до попыток доказательства античеловечности Его учения. И правоверному богослову в качестве единственного способа уйти от абсурда не остается ничего другого, как только игнорировать такие фрагменты, что также не может быть почтено добросовестным принципом.

К Библии можно подходить и иначе, — обращая особое внимание на места, вызывающие наибольшие трудности в понимании. Таковых в Священном Писании предостаточно. Существуют и такие фрагменты, которые не могут быть определены даже как «трудные». Причиной тому — полная их бессмысленность при буквальном прочтении. Наличие таких мест в Библии невозможно отрицать.

2

Запредельной для истолкования явилась, к примеру, Притча о неверном управителе (Лк 16:1–9), завершающаяся на первый взгляд просто скандально: «Приобретайте себе друзей богатством неправедным». Весьма сомнительная заповедь не только из уст Иисуса и не только для христианина.

Мы только что использовали словосочетание «на первый взгляд», но такая характеристика не совсем верна, а точнее, совсем неверна, ибо Притча о неверном управителе оказалась во тьме неразумения не только с первого, но и с тысячного взгляда. Ни один из толковников, независимо от конфессиональных пристрастий, так и не смог дать такого ее истолкования, которое было бы свободно от внутренних или иных противоречий. Вот вам и правило, согласно которому считается, что чем ближе толковник стоит ко времени откровения, тем больше у него шансов проникнуть в тайну Священного Писания, откуда и берет начало обычай возвеличивания мнений так называемых отцов.

Здесь будет совсем нелишне вспомнить принцип Маймонида: «Всякий раз, как в наших книгах встречается история, реальность коей кажется невозможной, повествование, которое противоречит и рассудку, и здравому смыслу, можно быть уверенным, что сия история содержит иносказание, скрывающее глубоко потаенную истину; и чем больше нелепость буквы, тем глубже мудрость духа». Ибо именно с такими случаями предстоит нам иметь дело. И еще даже не найдя вовсе никакого смысла Притчи о неверном управителе, лишь на основании полной бессмысленности попыток толковать притчу сию буквально можно было бы сделать вывод о несомненной первостепенности пребывающего в сей притче в одиночестве иносказательного, образного смысла по отношению к смыслу буквальному.

3

Читаем Павла: «Жена да учится в безмолвии, со всякою покорностью; а учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии. Ибо прежде создан Адам, а потом Ева; и не Адам прельщен; но жена, прельстившись, впала в преступление; впрочем спасется через чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием» (1 Тим 2:11-15). Вспомним не для того, чтобы тотчас разрешить загадку спасительного чадородия, но дабы обратить внимание на среду, в которой дóлжно пребыть жене: вера, любовь, святость, целомудрие.

Приверженцев буквального подхода к Священному Писанию сейчас самое время просить: Научите человеческих жен чадорождению при одновременном сохранении целомудрия и святости!!! Если же средой святости и целомудрия, потребной для спасения, считать освященный церковью плотский брак, то куда же денется тот самый первородный грех, о котором говорит Павел, вспоминая Адама с Евой, и который не позволяет жене ни властвовать, ни учить? Или сей грех снимается с жены с рождением первого чада? И если нет, то сколько раз жена должна чадородить?

В отношении этого фрагмента мы можем задать еще вопрос: Чем заняты ваши монахини в монастырях, и через какого рода чадородие собираются спасаться они? Или они верят, что зачнут непорочно?.. Или, быть может, они спасены уже своим монашеством, и к ним уже не относятся слова, что «все согрешили» (Рим 3:23, ср. Пс 11:2; Ек 7:20)?

Этот фрагмент должен убедить даже самых упрямых приверженцев буквального понимания.

4

Теперь пришло время возразить тем из наших читателей, кто считает, что только иносказание может толковаться аллегорически. Наиболее отчетливо это правило было сформулировано английским епископом Гербертом Маршем (1757–1839), благодаря которому оно и получило наименование принципа Марша. Кратко говоря, в соответствии с этим принципом никакая часть Писания не может считаться аллегорией, если сама Библия не свидетельствует об этом прямо. Если же Библия не указывает на наличие притчи и аллегории, то все такие части Писания должны якобы истолковываться буквально.

Что же скажем? Действительно, часто бывает весьма просто опознать аллегорию. Например, «Иную притчу предложил Он им» (Мф 13:31). Но как же быть с Евангелием от Иоанна? Слов, указывающих на притчу, подобно тому, что мы видим в синоптических Евангелиях, Евангелие от Иоанна не содержит. Да и вообще, само слово «притча» (гр. параболэ), не говоря уже об аллегории, не использовано Иоанном ни разу. Но последний факт означает ни больше ни меньше, как то, что все написанное рукою Иоанна должно пониматься аллегорически, в особенности, если мы обратим внимание на слова Иисуса, где Он обещает, что только некогда в будущем Он поведает о Царствии Божием без притчи и образа: «Доселе [т.е. на протяжении едва ли не всего Евангелия от Иоанна] Я говорил вам притчами (гр. паримúа); но наступает время, когда уже не буду говорить вам притчами (паримúа), но прямо возвещу вам об Отце» (Ин 16:25). Иначе говоря, никто не способен дать нам ясные правила в отношении того, что считать притчей, а что — так называемым прямым повествованием, и поэтому принцип Марша ничего не стоит.

Посему, дабы не пройти мимо тайны, гораздо более разумно на всякий случай следовать принципу Климента Александрийского:

Пророки и Сам Спаситель ничего не сказали просто и общедоступно, но скрыли в притчах все божественные тайны.

5

Нет как нет буквального смысла в заповедях Закона:

«Не вари козленка в молоке матери его» (Исх 23:19; 34:26; Вт 14:21);

«Не стригите головы вашей кругом, и не порти края бороды твоей» (Лев 19:27);

«Не паши на воле и осле вместе» (Вт 22:10).

Перечислять бессмысленные заповеди можно долго. Но судя по богодухновенности текстов, раньше можно предположить, что коль скоро нет буквального смысла, то должен быть какой-то небуквальный, тайный, духовный. Посему

Если некий фрагмент имеет буквальный смысл, то искать смысл духовный можно; если же буквальный смысл отсутствует как таковой, то духовный смысл искать нужно.

Сумев истолковать неясные места, мы сможем после даже на «очевидные» и кажущиеся и без того ясными фрагменты взглянуть совершенно по-новому — настолько по-новому, что прежнее «очевидное» и «ясное» толкование покажется нам просто-напросто детским лепетом.